Одна и та же книга - Страница 92

* * *

На улице Бокшто припаркован белый микроавтобус. Я иду мимо. Человек, сидящий рядом с водителем, наводит на меня пистолет. Я вежливо улыбаюсь в ответ на шутку и одновременно снимаю темные очки, чтобы разглядеть, а шутка ли это, собственно. Встретившись со мной взглядом, человек меняется в лице, подносит пистолет к собственному виску, нажимает курок. Волосы его становятся мокрыми от воды, которой, оказывается, было заряжено оружие, брызги летят в водителя, но тот сохраняет полную невозмутимость. В этот момент по разделяющей нас узкой мостовой проползает (там не больно-то разгонишься) большой черный джип, из открытых окон его несется саундтрек «Криминального чтива».

+++

Я иду вверх по улице Швенто Йоно, не столько в направлении машины, оставленной на Вокечу, сколько на звук флейты, который становится все громче, а мир начинает дрожать, звенеть и плавиться, и я уже готовлюсь благодарить всех, кого это касается, за прекрасные слуховые галлюцинации, посланные мне свыше, но вдруг вижу флейтиста — хамелеона, практически слившегося со стеной дома, возле которого стоит. Я кладу в его шляпу два лита, я всегда плачу тем уличным музыкантам, которые хотя бы на миг меняют реальность в интересующем меня направлении, а другим не плачу. И иду дальше по улице, зыбкой, как оттиск на серо-золотом сумеречном желе.

Начинаются другие времена, — вкрадчиво говорит кто-то по-русски у меня за спиной, я не оборачиваюсь, мне все равно, как выглядит посланец небес, я уже давно знаю, они могут выглядеть как угодно, и это ничего не значит, если послание доставлено по адресу.

…И неопределенное

+++

Есть многие тысячи способов сказать о чем угодно. Чем сложнее высказывание, тем выше его самостоятельная ценность. Я имею в виду ценность самого высказывания, а не его сути, которая, какой способ ни выбери, всегда одна и та же. Научиться сложному высказыванию полезно, возможно даже, необходимо. Важно только иметь в виду, что это — этап. Один из.

В совершенстве освоив парадный выезд, следует отослать роскошные одежды в гардеробную, лошадей в конюшню, а жрецов, или кто там составлял свиту и танцевал ритуальные танцы, отпустить, пусть себе идут по делам.

И вот стоит наш обладатель сути в чистом поле, босой и простоволосый, на ладошке у него лежит невзрачная хрень, и он как последний дурак говорит: «У меня тут, извиняюсь, сокровенная суть при себе, могу показать».

Натурально, как последний дурак.

Свидетели происшествия пожмут плечами, скажут: «Какая банальность», да и пойдут себе дальше. И хорошо, что пойдут. Потому что невзрачная хрень — натуральный алеф, или еще какой-нибудь красивый термин сюда можно поставить, неважно какой, важно, что в невзрачную хрень надо или всматриваться до последней капли крови, или вовсе не глядеть в ее сторону, а в условиях парадного выезда ни то ни другое практически невозможно.

Нет, тьфу, все равно сложно получилось.

Я хочу сказать, что, предположим, стоит ночью на берегу Черного моря взрослый мужик и говорит зачем-то вслух: «Меня зовут Вася, мне сорок лет, я ничего не знаю о том, как все устроено в мире и есть ли Бог. Завтра мне надо идти к врачу за результатами анализов, и я очень-очень боюсь, потому что не хочу умирать, пусть все будет хорошо, пожалуйста», и этот эпизод для меня реально посильнее «Фауста» Гёте, а что цитата такая банальная и дурацкая — так это даже хорошо, у меня-то как раз достаточно мужества, чтобы выглядеть глупо, когда мне кажется, что наивность и простота моего высказывания оставят нечаянного слушателя наедине с жизнью, смертью и беспомощностью, чужой и собственной, всякой, даже если слушатель этого не хочет — особенно если не хочет.

Нет, все-таки про Васю — это тоже слишком сложно, наверное.

На самом деле я хочу сказать, что иногда мастер чайной церемонии просто пьет чай с друзьями на кухне. И круче этой церемонии вообще ничего не бывает. Хотя от обычного бытового чаепития это событие ничем не отличается — пока не войдешь, не сядешь рядом и не замолчишь — весь, целиком замолчишь, как громом пораженный.

Нет, даже не так.

А просто дело в том, что, пока автор высказывания хоть немного озабочен собой, даже вовсе не обязательно красуется, но просто помнит о себе, учитывает, так сказать, свои интересы, высказывание его будет слишком сложным — просто потому, что кроме сокровенной сути в нем еще и автор барахтается. Весь из себя прекрасный, а пониманию — мешает.

Удалить себя из собственного высказывания, да еще и устоять после этого на ногах, — это действительно требует мужества. Чем более умелый рассказчик, чем больше его присутствие украшает высказывание, тем больше мужества потребуется. И тем больше смысла в убогом на первый взгляд результате его самоотверженного поступка.

Меня зовут не Вася. Но я тоже ничего не знаю о том, как устроено все в мире. И от этого мне иногда бывает страшно, а иногда — нет.

+++

Когда кто-то говорит (пишет), очень важно, о чем он при этом молчит. Я имею в виду не стыдную-сладкую тайну какую-нибудь, а некоторые вещи, настолько невыразимые и одновременно очевидные для молчащего о них, что кажется — у каждого свои, а если все же докапываться всякий раз, окажется, очень даже общие — не для всего человечества, но для некоторой большой его части.

Именно это и объединяет «своих», понуждает всеми силами открещиваться от «чужих» — о чем мы молчим, когда говорим (и вообще всегда).

И да, без меня ясно, а все же следует добавить, что именно это молчание придает глубину всякому высказыванию. И по достоинству оценить глубину, понятно, могут только «свои», то есть молчащие на ту же тему.